Нет ничего святого.
Мой любимый, мой чуткий мальчик. Ваши строки, стихи и проза, написанные мне, неизменно трогают меня, а ваша любовь - моя величайшая ценность.
Мы снова разделяем одно увлечение, и я рад снова посвятить вам вдохновленную им миниатюру: о Григории Печорине, страницы из его туманного прошлого.
Ночь,
комната,
два человека
текст
В людском существе всё склонно к обману: глаза, брови, волосы, губы, язык. Может быть обманчива походка, фальшивы жесты. Всем известно, какими лживыми бывают слова. Но руки – всегда проявят истинную натуру, не обманут никогда.
Возможно, именно поэтому перво-наперво в человеке Алексей всегда обращал внимание на руки. В детские и отроческие годы это казалось невинным исследованием, в юности превратилось в настоящую обсессию, да таковой и осталось в зрелости.
- …Григорий, обоюдно, - принимая дружеское пожатие, Алексей ощутил, будто касается совершенства, святыни. В нем однако не дрогнул ни мускул, подконтрольная за четверть века одержимость ничем не проявилась вовне. Чтобы заметить это, так же безошибочно ощутить через кожу, требовалась сопоставимая тонкость чувств. И в этот миг первого – дружеского – соприкосновения пальцев оба поняли на телесном уровне то, что потом в течение лет пытались – порою безуспешно – облечь в слова.
Нечитаемое выражение в глубине темных глаз, бледный лоб, искривившиеся в горько-вызывающей гримасе тонкие губы. Такая же вызывающая поза – вошел, остановившись у двери, вальяжно опершись спиной на грубо обтесанные доски – будто на персидский ковер, что висел на стене в их спальне в Петербурге. Платок, обернутый вокруг левой кисти, спорит с ее белизной. На платке вышитый вензель – прописное «М». Отчетливо проступающие пятна крови выдают кощунственную причину этой незатейливой драпировки.
- Алеша, напрасно ты отказался и не пошел, - в голосе Григория провокация с отдаленной ноткой истерики на дне. Поднявшийся от стола Алексей молча сломал в пальцах перо. – Просидел весь вечер, как сыч, небось. Напрасно. Княжна премила. Даже одолжила мне свой платок, - Печорин с картинною мечтательностью поднес к лицу израненную руку, намереваясь не то поцеловать, не то вдохнуть запах с ткани. Не успел: запястье перехватило как тисками, вторые тиски сдавили шею сзади, - увлеченный, он упустил момент, когда Крестовский оказался слишком близко.
- Алеша, - Григорий дернулся было, но ощутив боль от железной хватки, предпочел покориться, позволив практически оттащить себя к узкому дивану в углу и усадить на него.
- Молчите и не двигайтесь, или я за себя не ручаюсь, - за официальным слогом и за словами, произнесенными тихо и безучастно, Печорин с внутренним торжеством прочел дикую ярость и ревность.
- Руку, - Григорий вытянул руку на близстоящий стол. Узоры пятен и вензеля на платке открылись во всей красе и дерзости в свете лампы. Пальцы Алексея, взявшиеся за края импровизированной повязки, чудились карающей порок десницей.
- Сама вышивала, Марья-искусница, - Печорин с удовольствием наблюдал опущенные ресницы, сомкнутые губы, ощущая волны угрозы. Сознательно нарушая запрет и напрашиваясь. – Уж не для меня ли, - он снова слегка улыбнулся, напряженно и с ликованием ожидая взрыва.
Алексей не сделал ни одного лишнего или резкого жеста. Спокойно размотав ткань, он скомкал платок. Поднял взгляд на лицо Гриши, у которого от этого взгляда как разряд пробежал по коже. Вздрогнув, Печорин непроизвольно облизнул губы. Будто не заметив этого, Алексей всё так же спокойно протянул ладонь к его подбородку, огладил почти ласково. Откликнувшись на нежданную нежность, Печорин вдруг ощутил резкую боль в челюсти. И в его открытый силой рот всего мгновение назад ласковые пальцы затолкали надушенный платок княжны.
- Я сказал – молчать и не двигаться, друг мой, - почти-ласка ощущалась теперь и в голосе Алексея. – Вы сделаете себе же хуже. А на сегодня этого и так достаточно, - ошеломленный неожиданным поворотом (ему еще никогда прежде не случалось доводить Крестовского до рукоприкладства всерьез), Печорин кивнул, сморгнув выступившую слезу. Алексей снова взял его за руку – глубокие ссадины на костяшках оттеняли совершенство неповрежденных участков – и прижался губами к наименее подсохшей ранке.
Гриша вздрогнул всем телом: не столько от боли, сколько от нового потрясения. Заглушенный кляпом стон завибрировал в глотке. Даже пожелай он пошевелиться – не смог бы, словно оцепенев, полностью во власти губ Крестовского. Алексей, будто одержимый, целовал и зализывал ссадины, прикрыв глаза и полностью отдавшись своему странному занятию. Методично и не спеша, сосредоточенно, постепенно переходя от одной сочащейся кровью царапины к другой.
Казалось, прошла вечность. Время изменило ход. Закончив, Крестовский медленно поднял голову. Блестящие от слюны и крови губы и лихорадочный блеск в глазах, вкупе с таким же бледным, как у Гриши, лицом, делали его похожим на демона-вампира.
- Гриша, - от недостатка воздуха и остроты переживания Печорин был близок к обмороку. Тело ощущалось будто чужим, необычно легкая голова кружилась. На голос друга он едва смог разомкнуть мокрые ресницы, - Гриша. Очнись, - Алексей погладил его по щеке обжигающе-горячими пальцами, Григорий потянулся за прикосновением, снова прикрыв глаза. – Хороший мой, зачем ты так, - Крестовский аккуратно вытащил мокрый платок из его рта, отшвырнул. Григорий едва не застонал от облегчения, вдохнув пересохшими губами. – Зачем, Гриша, - Алексей встал перед ним на колени, обнял, прижав к себе, как ребенка.
Печорин и правда сейчас был беспомощен, как дитя или как больной, только-только оправившийся после тяжелого приступа. И такое же чувство свободы, какое бывает при отступившей хвори, нахлынуло на него. В обьятии Алексея, в частом тяжелом ритме его сердца, в ощущении тепла тела через ткань их сорочек, - именно в этом была правда. Княжна… Пусть её. Григорий непослушными руками обхватил Крестовского в ответ, чувствуя, что его укладывают на диван. И провалился в забытьё.
В людском существе всё способно к обману, снова размышлял Алексей, слушая тихое дыхание на своей шее. Всё, но только не рука, доверчиво покоящаяся на его груди.
Мы снова разделяем одно увлечение, и я рад снова посвятить вам вдохновленную им миниатюру: о Григории Печорине, страницы из его туманного прошлого.
Ночь,
комната,
два человека
текст
В людском существе всё склонно к обману: глаза, брови, волосы, губы, язык. Может быть обманчива походка, фальшивы жесты. Всем известно, какими лживыми бывают слова. Но руки – всегда проявят истинную натуру, не обманут никогда.
Возможно, именно поэтому перво-наперво в человеке Алексей всегда обращал внимание на руки. В детские и отроческие годы это казалось невинным исследованием, в юности превратилось в настоящую обсессию, да таковой и осталось в зрелости.
- …Григорий, обоюдно, - принимая дружеское пожатие, Алексей ощутил, будто касается совершенства, святыни. В нем однако не дрогнул ни мускул, подконтрольная за четверть века одержимость ничем не проявилась вовне. Чтобы заметить это, так же безошибочно ощутить через кожу, требовалась сопоставимая тонкость чувств. И в этот миг первого – дружеского – соприкосновения пальцев оба поняли на телесном уровне то, что потом в течение лет пытались – порою безуспешно – облечь в слова.
Нечитаемое выражение в глубине темных глаз, бледный лоб, искривившиеся в горько-вызывающей гримасе тонкие губы. Такая же вызывающая поза – вошел, остановившись у двери, вальяжно опершись спиной на грубо обтесанные доски – будто на персидский ковер, что висел на стене в их спальне в Петербурге. Платок, обернутый вокруг левой кисти, спорит с ее белизной. На платке вышитый вензель – прописное «М». Отчетливо проступающие пятна крови выдают кощунственную причину этой незатейливой драпировки.
- Алеша, напрасно ты отказался и не пошел, - в голосе Григория провокация с отдаленной ноткой истерики на дне. Поднявшийся от стола Алексей молча сломал в пальцах перо. – Просидел весь вечер, как сыч, небось. Напрасно. Княжна премила. Даже одолжила мне свой платок, - Печорин с картинною мечтательностью поднес к лицу израненную руку, намереваясь не то поцеловать, не то вдохнуть запах с ткани. Не успел: запястье перехватило как тисками, вторые тиски сдавили шею сзади, - увлеченный, он упустил момент, когда Крестовский оказался слишком близко.
- Алеша, - Григорий дернулся было, но ощутив боль от железной хватки, предпочел покориться, позволив практически оттащить себя к узкому дивану в углу и усадить на него.
- Молчите и не двигайтесь, или я за себя не ручаюсь, - за официальным слогом и за словами, произнесенными тихо и безучастно, Печорин с внутренним торжеством прочел дикую ярость и ревность.
- Руку, - Григорий вытянул руку на близстоящий стол. Узоры пятен и вензеля на платке открылись во всей красе и дерзости в свете лампы. Пальцы Алексея, взявшиеся за края импровизированной повязки, чудились карающей порок десницей.
- Сама вышивала, Марья-искусница, - Печорин с удовольствием наблюдал опущенные ресницы, сомкнутые губы, ощущая волны угрозы. Сознательно нарушая запрет и напрашиваясь. – Уж не для меня ли, - он снова слегка улыбнулся, напряженно и с ликованием ожидая взрыва.
Алексей не сделал ни одного лишнего или резкого жеста. Спокойно размотав ткань, он скомкал платок. Поднял взгляд на лицо Гриши, у которого от этого взгляда как разряд пробежал по коже. Вздрогнув, Печорин непроизвольно облизнул губы. Будто не заметив этого, Алексей всё так же спокойно протянул ладонь к его подбородку, огладил почти ласково. Откликнувшись на нежданную нежность, Печорин вдруг ощутил резкую боль в челюсти. И в его открытый силой рот всего мгновение назад ласковые пальцы затолкали надушенный платок княжны.
- Я сказал – молчать и не двигаться, друг мой, - почти-ласка ощущалась теперь и в голосе Алексея. – Вы сделаете себе же хуже. А на сегодня этого и так достаточно, - ошеломленный неожиданным поворотом (ему еще никогда прежде не случалось доводить Крестовского до рукоприкладства всерьез), Печорин кивнул, сморгнув выступившую слезу. Алексей снова взял его за руку – глубокие ссадины на костяшках оттеняли совершенство неповрежденных участков – и прижался губами к наименее подсохшей ранке.
Гриша вздрогнул всем телом: не столько от боли, сколько от нового потрясения. Заглушенный кляпом стон завибрировал в глотке. Даже пожелай он пошевелиться – не смог бы, словно оцепенев, полностью во власти губ Крестовского. Алексей, будто одержимый, целовал и зализывал ссадины, прикрыв глаза и полностью отдавшись своему странному занятию. Методично и не спеша, сосредоточенно, постепенно переходя от одной сочащейся кровью царапины к другой.
Казалось, прошла вечность. Время изменило ход. Закончив, Крестовский медленно поднял голову. Блестящие от слюны и крови губы и лихорадочный блеск в глазах, вкупе с таким же бледным, как у Гриши, лицом, делали его похожим на демона-вампира.
- Гриша, - от недостатка воздуха и остроты переживания Печорин был близок к обмороку. Тело ощущалось будто чужим, необычно легкая голова кружилась. На голос друга он едва смог разомкнуть мокрые ресницы, - Гриша. Очнись, - Алексей погладил его по щеке обжигающе-горячими пальцами, Григорий потянулся за прикосновением, снова прикрыв глаза. – Хороший мой, зачем ты так, - Крестовский аккуратно вытащил мокрый платок из его рта, отшвырнул. Григорий едва не застонал от облегчения, вдохнув пересохшими губами. – Зачем, Гриша, - Алексей встал перед ним на колени, обнял, прижав к себе, как ребенка.
Печорин и правда сейчас был беспомощен, как дитя или как больной, только-только оправившийся после тяжелого приступа. И такое же чувство свободы, какое бывает при отступившей хвори, нахлынуло на него. В обьятии Алексея, в частом тяжелом ритме его сердца, в ощущении тепла тела через ткань их сорочек, - именно в этом была правда. Княжна… Пусть её. Григорий непослушными руками обхватил Крестовского в ответ, чувствуя, что его укладывают на диван. И провалился в забытьё.
В людском существе всё способно к обману, снова размышлял Алексей, слушая тихое дыхание на своей шее. Всё, но только не рука, доверчиво покоящаяся на его груди.
-
-
20.07.2015 в 13:48Спасибо вам, солнышко.